Рассказы из сборника «Оригами. Раннее»
Имена
Какое мужское или женское имя вы любите больше всего? Свое? Это вряд ли. Люди, которым нравятся собственные имена, встречаются редко. Наталья хотела бы, чтобы ее звали Анна, Анна жалеет, что она – не Елена, Елена же и вовсе сторонница более нетрадиционных имен, и не отказалась бы называться Эмилией или Виталией. Почему? Возможно, дело в том, что собственное имя мы слышим так часто, что оно нам изрядно надоедает. Или по той же причине, по которой малыш, которому купили красную машинку, пытается отобрать точно такую же, но зеленую у своего товарища по детской площадке. Чужое ведь всегда лучше, что бы это ни было – игрушечная машинка, талия, сумочка или имя.
Некоторые предприимчивые народы решают проблему с выбором имени очень легко: они просто дают младенцу сразу несколько имен. На простой вопрос: «Как вас зовут?» вы вполне можете услышать непростой ответ: Анна-Мария-Сильвия-Гретта Брайн. Во как! Столько имен и все свои собственные? Сегодня наденешь одно, завтра – другое.
Берегись честных смолоду
Меня зовут Арина. Можно просто – Рина. Мне тридцать восемь лет. Наверное, не пристало женщине с такой легкостью афишировать свой возраст. Сильные мира сего давно определили, что слабому полу негоже напрямик высказывать то, что и так написано на физиономии. Факт наличия за плечами свыше трех десятков нужно всячески скрывать, потому как каждый год жизни мужчины прибавляет ему зрелости, мудрости, остепененности и солидности; женские же годы повисают на хрупких плечах ярлыками поношенности, потасканности и ветхости. Отсюда, видимо, и появилось выражение «старая вешалка».
Калека
«…Мне верить хочется, что чистый этот пламень,
Который в глубине её горит,
Всю боль свою один переболит
И перетопит самый тяжкий камень!
И пусть черты её нехороши
И нечем ей прельстить воображенье,-
Младенческая грация души
Уже сквозит в любом её движенье.
А если это так, то что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?»
Н. Заболоцкий «Некрасивая девочка»
Столичный город, утомленный суетой долгого будничного дня, с радостным облегчением впускал в себя густые неоновые сумерки. Маленькие улочки-старушки, затянутые в перваншевые рединготы домов, широкоплечие бульвары и раздобревшие площади наполнялись глубокой синевой, словно огромный невидимый кондитер заливал причудливые формочки вязким желе. Наступал тот короткий момент, когда день и ночь, минуя друг друга в одном из киевских переулков, встречаются взглядом и на мгновение вода в Днепре превращается в молоко.
Говорят, под Новый год
«Дарагой дедушка Мароз!
Севодня в школе я расказал, что каждый год пишу тибе письмо. Все дети надомной смиялись и я плакал. Костик сказал что деда Мароза не сущиствует а я дибил.
Я им не верю патаму что пачти все желания, каторые я у тибя просил раньше исполнялись. Но у миня появились сомнения. Я всигда просил маму отправить новогоднее письмо а в этат раз отправлю сам. Если не одно мое желание не исполниться, значит тибя правда нету. А мне очень хочеца чтобы ты был дедушка Мароз!
В этом гаду я хочу попрасить у тибя такие падарки: бальшого мидведя коричневова цвета каторова я видел в магазине месяц назад. И еще если тибе это не очень трудно сделай пажалуста так чтобы я нравился Наташе. Ана харошая и добрая и никогда не талкается и не отберает мои очки. Но ни хочет со мной сидеть за партой.
Дедушка Мароз! В моем письме много ашибок потому что раньше его проверяла мама. А сигодня ана не знает что я тибе пишу сам. Так нужно чтобы развеить мои сомнения за твой счет.
Спасиба тебе бальшое!
Я».
Год Нюрки
С самого утра Солнце, словно расщедрившийся король, бросало на Пустошев яркие, еще теплые лучи. Но местный барон, злюка Октябрь, знал свое дело хорошо: он уже успел ободрать все золото с деревьев, а по улицам со зловещим воем носились его вассалы Ветры.
Андрей сидел на скамье перед дворцом бракосочетания, втянув голову в воротник темно-зеленого дутика. Кончики его ушей покраснели от холода, а глаза слезились. Когда к парадному входу ЗАГСа подкатывала очередная свадебная процессия, он выпрямлялся и напряженно всматривался в выходящих из машин людей. Так продолжалось уже не менее двух часов, но Маргариты все не было.
Выбор
Ранним весенним утром, когда город, едва проснувшись, робко переминается с ноги на ногу и потирает руки, чтобы согреться после ледяной зимней ночи, тетя Римма уже на своем рабочем посту. Синий халат обтягивает ее формы, а ярко-белая вываренная косынка плотно завязана на аккуратно уложенных, уже поседевших волосах. Свои обязанности тетя Римма выполняет рьяно и добросовестно, так как понимает, что она – самый главный сотрудник бутика элитной женской одежды. Ведь если она как следует не вычистит, вылижет и отполирует огромную витрину с надписью: «Самый большой выбор», все усилия этих «крашеных дур» в «дриськодах», что трудятся внутри магазина, приставая к покупателям, будут абсолютно тщетными. Поэтому Римма пыхтит, поднимает массивное тело на цыпочки и, отскребая от толстого стекла все, что нагадили за прошлый день мухи и люди, иногда бросает высокомерные взгляды на манекены, облаченные в бесценные французские наряды и молодых консультанток, одетых в уцененные китайские батнички.
Ты меня любишь?
– Вер. Ве-е-ра. Ну, Верочек! Проснись!
Аккуратно, но очень настойчиво, Леня терся о бок спящей жены. Кругленькая, мягкая Вера, со своими темно-рыжими волосами, в белой ночной сорочке, напоминала свежий пончик с вареной сгущенкой.
– Вера! Проснись! Ну, Верка!
– Лень, дай еще поспать, – чуть слышно простонала Вера и повернулась на бок.
Но отступать было поздно, и Леонид, пододвинувшись ближе к жене, закинул на рубенсовский бок костлявую ногу.
– ВЕРА! Ты меня любишь? – громко произнес он над самым ухом жены.
Вопрос, заданный патетическим тоном, был проигнорирован.
– ВЕРА! ТЫ МЕНЯ ЛЮБИШЬ? – надрывно произнес Леня.
Глубоко вздохнув, Вера развернулась и заключила мужа в сдобные объятия.
Мечты, мечты
– Ну, все, Сереня, дело сделано. Теперь и расслабиться не грех.
Антон Семенов развалился в кожаном кресле и широко расставил несуразные длинные ноги. Сергей глядел на его худощавую фигуру, довольно улыбаясь.
– Закурим?– предложил он и достал пачку Davidoff.
Коллега подался вперед и вынул сигарету.
– Ты просто бог переговоров. Как все удачно провернул. Я уже перестал надеяться на эту сделку, а ты… просто зверь. Снимаю шляпу, Серега.
– Да ладно тебе! Просто повезло, – Сергей стряхнул пепел в лоно мраморной пепельницы. Его мужественное лицо с правильными чертами выражало спокойствие и удовлетворение. Сегодня ему удалось устроить сделку, которую руководство не могло заключить в течение нескольких месяцев. Это открывало неимоверные перспективы, как для фирмы, так и для самого Сергея Яковлева, пока что директора филиала. Ответственный и знающий работник, теперь Сергей мог рассчитывать не только на значительные бонусы, но и на повышение по службе.
Мужская дружба
Слегка привалившись на жесткий панцирный бочок, Рыжик лежал в норке, вольготно потягиваясь всеми шестью лапками. Уже довольно немолодой таракан абсолютно оправданно считал себя существом особенным и, пожалуй, единственным в своем роде. Его далеко не заурядный, прозорливый ум (о чем, в первую очередь, свидетельствовал почтенный возраст Рыжика) обретался в великолепном теле, подобным которому вряд ли мог бы похвастаться еще хоть один прусак в радиусе многих километров. Рыжик походил на переспелую, лопнувшую с одной стороны маслину, окрашенную в бесподобно насыщенный оттенок цвета детской неожиданности. По краям маслина была утыкана изумительными стройными ногами и усами. И те, и другие были невероятно длинны и придавали жирной маслине изящество и аристократизм.
Оригами
Бледная саванна равномерно прожаривалась под лучами голодного платинового солнца. По обжигающему воздуху, словно по прозрачной воде, шла мелкая рябь. Таша с трудом подняла уставшую голову и осмотрелась. Не более, чем в десяти метрах от нее, вокруг высокого костра сидели три туземца. На одном из них, самом низкорослом, были надеты шорты Леши, Ташиного мужа. Лазурно-голубые с белыми пальмами. Алексей купил их во время своей последней поездки в Египет. Второй, совершенно голый с невообразимо большим хозяйством, поглощал полусырой кусок мяса. Из обоих уголков его рта сочились две тоненькие струйки крови. Третий абориген склонился над костром и ловко поправлял поленья длинной костью, очень похожей на бедренную.